12

Я уткнулся тогда лицом в плечо мамы, потому что творящееся было страшнее страшного. Гибель Древ — может ли быть что кошмарнее?

Оказалось — может.

Он — холодный гордец, никогда не проявлявший и намека на чувства,— сейчас катался по земле, и выл, и рыдал, и кричал что-то бессвязное. Десятки глаз видели это. Сотни и тысячи смотрели, слившись в невольном осанвэ.

На него сейчас смотрел весь Аман.

Он этого не замечал.

Его не жалели. Никто. Быть может — единицы, и они надёжно прятали свои мысли. На него смотрели едва ни с торжеством:

«Ты получил то, что заслужил, Феанор!».

«Тебя предупреждали, что Враг — всегда Враг!».

«Ты возомнил себя мудрее Валар — так вот цена твоей мудрости!».

— Как же так? — я шептал, ни к кому не обращаясь.— Ведь у него отец убит! Неужели он не стоит сострадания?!

— Преступно жалеть того, кто поставил дружбу с Врагом выше уз родства! — ответил мне кто-то. Я не помню, кто это был. И хорошо, что не помню.

Стояла тишина. Те, кто оплакивал гибель Древ, сейчас молчали. Отчаянье Феанора было для них жестокой отрадой.

Тишина. Только — звериный, безумный, разрывающий душу крик.

И жадные взгляды — глазами и осанвэ — вперенные в падшего нолдора.

Потом Феанор встал.

Его лицо было ужасно. В его взгляде была — смерть.

— Будь ты проклят, Чёрный Враг, Моргот, кому пристало лишь это имя!

Казалось, эхо разносит слова Феанора от Эккайи до Пелоров, от Арамана до Аватара.

— Будь проклята лживая твоя дружба, и обманные посулы, и подлое двуличие!

Мы стояли, оцепенев: сила Творения наполняла речь Пламенного.

— Будь прокляты руки, пролившие первую в Амане кровь!

Проклятие оборачивалось пророчеством: «первую». Не — последнюю.

— Будь прокляты цели и стремления твои! Да будет разрушен твой дом, как разрушил ты наш!

Это была война. Война, захватившая всех нас. Уже.

— Будь прокляты все, кто внимал или вонмёт твоим коварным речам!

Ты проклинаешь сам себя, Феанор?!

Несчастный…