«Герой Арабова — человек нашего времени»
«Герой Арабова — человек нашего времени»
Начнем с дежурного упрека в вольностях. Роман Пастернака имеет с Библией немало общего, и Борис Леонидович ничуть не хвастался, позволяя себе подобные заявления: он обозначал метод. А метод действительно общий: «Доктор» — книга не показывающая, а рассказывающая. События не предъявляются читателю, а излагаются с вольным авторским комментарием.
Экранизировать такую книгу — значит насытить ее живым и плотным содержанием, диалогами, которых у Пастернака мало (все больше докторские монологи), реалиями (у Пастернака они увидены близоруко или сквозь слезы — расплывчато, избирательно), приметами времени (на них интеллигентный человек по идее вообще не должен обращать внимание, и Живаго замечает их лишь когда они уж слишком навязчиво лезут в его жизнь). Роман надо было написать заново с начала до конца. Арабов умудрился это сделать. Он предъявил зрителю такую Шуру Шлезингер, такого Громеко и такую Тоню, каких Пастернак описал, но не показал.
А теперь о пафосе книги. Он тот же, что и всегда, и вполне революционен. Долгое время многие (в том числе и сам Пастернак) противопоставляли историю и природу: природа развивается циклически и о морали ничего не знает («состав земли не знает грязи»), а история — совокупность «работ по преодолению смерти», дело человеческое, живое и нравственное.
К 50-м годам, однако, у Пастернака не осталось этой иллюзии — по крайней мере относительно российской истории. История предстала ему лесом, который мы застаем в определенный момент развития, но изменить его роста или увядания не вправе. Мы ни на что не влияем в мире, и от нас зависит одно: беречь ближних и сохранять лицо. Чем дальше от всеобщих воодушевлений и разочарований, тем лучше.
Пастернаковскому интеллигенту пришлось дойти до этого ценой долгих мук, очарований и разочарований. Но Арабов пишет, а Прошкин снимает о сегодняшнем дне и для сегодняшнего интеллигента. Юрий Живаго — изначально скептик, он все понял еще до расстрела царской семьи, ставшего последней каплей в его отношениях с революцией, да и с народом.
Живаго у Пастернака — человек безусловно волевой, но его волевое начало проявляется именно в стоической, гефсиманской готовности не избегать судьбы. Арабов подчеркивает это, заставляет доктора лично руководить операцией по извлечению осколка из собственного бедра, — у Пастернака герой такого не делал, но делать мог.
Герой Арабова — не интеллигент Серебряного века. Это человек нашего времени, повидавший куда больше, выжженный, наперед видящий тщету любого идеализма и энтузиазма (вот почему такую серьезную роль в фильме играет едва намеченный в романе комиссар Гинц). Этот Живаго давно «превозмог обожанье».