Люди лунного света

Люди лунного света

Эркюль Савиньен Сирано де Бержерак, скончавшийся ровно 355 лет назад, 28 июля 1655 года, приобрел шумную посмертную славу благодаря романтической комедии Эдмона Ростана (1897). Эта комедия, с одной стороны, сделала его имя нарицательным, так что спасибо, — но с другой, как водится, затмила его собственные сочинения, которые ничуть не хуже.

Главная книга де Бержерака — фантастический роман «Иной свет, или Государства и империи Луны», у которого в этом году тоже юбилей (360 лет). Книга эта, в которой справедливо видят первое полноценное научно-фантастическое сочинение во всей мировой словесности, по сей день читается безотрывно. От утопических сочинений Бэкона, Мора и Кампанеллы, влияние которых на «Империи Луны» очевидно и признается самим автором, роман Сирано отличается в первую очередь тем, что никакого идеального общества герой де Бержерака на Луне не обнаружил. Путешествие нужно ему, как Радищеву, главным образом для того, чтобы изложить кое-какие свои взгляды, а заодно для того, чтобы предсказать чудеса грядущей техники. В романе предсказаны аудиокниги, поезда на магнитной подушке, Организация Объединенных Наций и много чего еще; главное же — де Бержерак вместо скучных «городов солнца» и прочих правильно организованных насильственных утопий разворачивает перед читателем пир собственной фантазии, бурной, изощренной, местами извращенной, но неизменно яркой и непредсказуемой. На Луне не едят, а насыщаются «испарениями», то есть запахами. На Луне процесс войны состоит не только из драки, а и из интеллектуального соревнования двух систем вроде нашего «Что? Где? Когда?».

Главное же — Луна предстает царством совершенного прагматизма, идеальной рациональности. Иногда эта рациональность мила: в частности, универсальной валютой там служат стихи как наиболее явный эквивалент умственного усилия. За обед платят сонетом, за ночлег — эклогой, «и потому умные всегда сыты», радостно добавляет лунянин. При этом подавляющее большинство лунян передвигается на четырех конечностях — это и быстрее, и практичней. Рассказчика там считают говорящей, хоть и не особо умной разновидностью страуса (две ноги, но не летает). Местные жрецы рассуждают так: «Мы ходим на четырех ногах, ибо бог не хотел доверить столь драгоценный сосуд менее устойчивому положению. Строением этих скотов (землян. — Д.Б.) он пренебрег и предоставил его игре природы, которая, не беспокоясь о возможной гибели такого ничтожества, утвердила его только на двух ногах. Обратите также внимание на то, как у них голова обращена к небу. Ведь она так поставлена вследствие той скудости, с которой бог оделил их во всем, ибо это умоляющее их положение показывает, что они жалуются небу на своего создателя и умоляют его позволить им воспользоваться теми отбросами, которые остаются после нас. А посмотрите на нас, мы совсем другое дело: у нас голова склоняется книзу, чтобы мы могли созерцать те блага, которыми мы владеем, и еще потому, что на небе нет ничего, чему бы мы могли в нашем счастии завидовать».

Здесь де Бержерак заставляет лунных жрецов — этих самодовольных апостолов прагматизма — впрямую полемизировать с Цицероном, сказавшим («О законах», кн.1): «Природа, заставив все другие живые существа наклоняться к земле, чтобы принимать пищу, одного только человека подняла и побудила его смотреть на небо, как бы на родное для него место и его прежнюю обитель; кроме того, она придала особый внешний вид его лицу, отобразив на нем сокровенные черты его характера». В России эта фраза особенно хорошо известна благодаря Окуджаве, поставившему ее эпиграфом в «Путешествии дилетантов». Именно эта неявная полемика с латинским классиком проливает свет на истинный смысл бержераковского романа, далеко не сводящегося к проповеди атеизма, как любили писать в советское время. Больше того — весь монолог о пользе четвероногости заставляет с особой настороженностью отнестись к другому лунянскому монологу, о том, что Бога нет. Когда подобные мысли высказывает существо, уверенное, «что на небе нет ничего, чему мы могли бы завидовать», — это повод как минимум насторожиться.

В том-то и заключается суть бержераковского сочинения: побочный сын века, печальный гость в родном XVII столетии, он предчувствует Просвещение — и не хочет Просвещения. Рациональный ум, утопия полезности и здравомыслия, неизбежно оборачивается хождением на четырех ногах и ненавистью ко всему непостижимому и нестандартному. Стремление обеспечить едой всех умных и дискриминировать дураков с неизбежностью приводит к появлению двойного стандарта и даже двойного языка — об этом Сирано предупредил задолго до Уэллса с его элоями и морлоками: у жителей Луны в ходу два языка. Интеллектуалы и знать, желая выразить что-нибудь сложное, играют на инструменте вроде лютни; простонародье в аналогичной ситуации прибегает к мимике и жесту, зачастую малоприличному. На Луне не существует почтения к старости, ибо старец, как правило, глуп и немощен, а все великое совершается до сорока — в пример луняне приводят Александра Македонского. Наконец, абсолютный прагматизм доходит уже и до того, что мудрый вправе сам назначать день собственной смерти, а потому убийство узаконено и осуществляется друзьями покойного. Похороны считаются осквернением трупа — если умер человек достойный, его съедают благодарные современники, чтобы ни единый кусок столь благородного существа не достался червям. Тут де Бержерак предсказывает версию о том, «что Кука съели из большого уваженья». Сцены выпивания крови и пожирания мяса благородного мудреца выписаны детально, с саркастическим восхищением. Словом, полная утилизация и тот самый прагматизм, который упоминается у нас сегодня как главный инструмент внутренней и внешней политики.

Соблазн увидеть в де Бержераке — антиклерикале, вольнодумце и естествоиспытателе — сугубого материалиста, предтечу Вольтера, в самом деле велик; и, рассуждая о строении вещества или о гелиоцентризме, он как будто вполне последователен. Но чуть заходит речь о человеке, выпадающем из всех физических законов, устроенном вызывающе нерационально, ценящем честь и тысячи моральных предрассудков дороже любой выгоды, как сам де Бержерак с его непрерывными дуэлями, — его покидает всякая рациональность; человек никогда не будет передвигаться на четвереньках, хоть это гораздо быстрей (луняне легко способны догнать и перегнать оленя). Человек не рожден выбирать час своей смерти и жрать себе подобных. Человек не имеет права выживать за счет глупейших и слабейших, и человечеству позорно делиться на две расы — элиту и простонародье. Только люди холодного лунного света способны жить по этим законам — и потому герой де Бержерака с таким наслаждением плюхается на родную несправедливую землю где-то в районе Италии; и первые слова его — «Иисус, Мария!».

Самая большая трудность при поиске доказательств бытия Божия — в том, что человеку, как сыщику в классическом фильме «Сердце ангела», приходится искать самого себя. Но некоторые, как видим, справляются — хотя и платят за это бурной жизнью, ранней смертью и попаданием в нарицательные персонажи.

28 июля 2010 года