Сексуальная привлекательность Духа

По сравнению с революцией 1789 года и эпохой наполеоновских войн, романтическая эпоха, как, несмотря на ее многочисленные противотоки, можно отнести к периоду между 1815 и 1890 годами. 1848 год можно назвать женской эпохой. Мужчины уступчивы и сентиментальны, женщины очень часто мужественны и властны. Мужчины поклонялись женщинам, но это уже не было ситуацией эпохи галантности, ещё меньше — средневекового Женского Культа. В те ранние эпохи женщина занимала свое высокое положение, потому что мужчина поставил ее на него. Он был сексуально более желанным, менее дисциплинированным и должен был заплатить за это. То, что давало женщине ее социальное положение, было не jus maternum, а право возлюбленного. Мужчина подчинялся добровольно, потому что подчинение усиливало его сексуальное наслаждение. Теперь женщина начала прокладывать свой собственный путь, самостоятельно, с помощью своего интеллекта, своей энергии, своих достижений в областях, которые до сих пор были почти исключительно мужскими областями.

Несомненно, она продолжала пользоваться привилегиями, которыми её наделял пол. Когда она не делала этого — когда она пыталась проложить свой путь полностью сексуальными средствами, пренебрегая собой физически в надежде таким образом лучше утвердить свой дух, или делая себя уродливой, чтобы избежать упрека в кокетстве, она только заставляла мужчин смеяться. Вот что случилось с женщинами-интеллектуалками в Англии, с голубыми акциями. Женщины Европы знали, что одного образования им недостаточно. Ни ученость, ни литературный талант, ни ловкость ума не откроют им двери, если они будут похожи на пугала. Они могли пробить брешь в мужской цитадели только в том случае, если им удавалось добиться успеха с молодыми людьми, предпочтительно очень молодыми, над которыми они могли осуществлять определенную материнскую власть. И все же они не хотели быть ни любовницами, ни экономками с титулом рангом жены. Они хотели быть равными товарищами, в постели и за письменным столом.

Среди первых, кто пошел по этому пути, были две немецкие жены среднего класса, обе дочери выдающихся ученых. Это, однако, было ещё в бурную эпоху раннего романтического периода, который заимствовал некоторую вольность от французской революции. Каролина Михаэлис, дочь известного востоковеда из Геттингена, она рано овдовела, стала вести интеллектуально-эротический образ жизни. В Майнце она попала в число «клубников», сочувствовавших революции. У нее был незаконнорожденный ребенок от француза; она была арестована и заключена в тюрьму пруссаками как политически и морально подозреваемая, и металась с места на место; она была изгнана даже из своего родного Геттингена. Наконец она оказалась в объятиях поэта августа Вильгельма Шлегеля, вышла за него замуж и развелась с ним, чтобы выйти замуж за философа Шеллинга, который был на двенадцать лет моложе ее. Ее литературная продукция была незначительной, но историки литературы видят в ней гения, который вдохновил Йенский круг романтиков.

В Йене у Каролины была соперница Доротея Вайт, дочь философа Моисея Мендельсона. Доротея сбежала от мужа, богатого Франкфуртского банкира, от которого у нее уже было двое детей, чтобы поселиться у молодого филолога Фридриха Шлегеля, брата Августа Вильгельма. Она была на девять лет старше его. Они прожили вместе шесть лет, потом поженились в Париже. Она написала посредственный роман и перевела «Коринну» мадам де Сталь; мадам де Сталь тем временем гастролировала по Европе с Августом Вильгельмом Шлегелем. Француженка — швейцарка по рождению, шведка по браку, она была романтична а ля Руссо; гранд-дама, которой доставляло удовольствие беседовать в парках с поэтами и учеными о духовных вещах, иногда с пасторальной интерлюдией. Несмотря на все невзгоды, пережитые ею во время Революции, и на злобу Наполеона, она сохранила сердце любящее и материнское; в сорок пять лет она вышла замуж за человека вдвое моложе себя.

Для внешнего мира мадам де Сталь стала предвестником немецкого романтического движения. Германия была для нее страной мечтателей. В любви тоже все было возвышенно и возвышенно; чистота и глубина духа оправдывали отношение более либеральное, чем предписанное законом и условностями в остальной Европе. Стендаль, написавший свой знаменитый трактат о любви двенадцать лет спустя, видел национальные различия в сексуальной жизни несколько более реалистично, хотя и судил о них в совершенно буйном духе. Он противопоставлял сексуальную мораль Франции, искаженную условностями и тщеславием, простой, естественной любовной жизни протестантской Германии, где молодым людям позволялось свободно танцевать и заводить друзей, в то время как их отцы болтали друг с другом, а матери проводили время в невинных играх. Еще больше ему нравился местный обычай Бернского Оберланда, где юноши и девушки испытывали друг друга до брака, с ведома родителей, чтобы посмотреть, подходят ли они друг другу.

Стендаль рекомендует добрачный половой акт как лучший метод выбора партнера и подготовки себя к браку. В такой стране, как Франция, где замужняя женщина может делать все что угодно, а молодая девушка — ничего, это был смелый совет, и его, по сути, не очень хорошо приняли. Более дружелюбной была реакция публики на произведение, опубликованное несколько лет спустя молодым и в то время ещё неизвестным писателем по имени Оноре де Бальзак под провокационным названием Physiologie du Mariage (Психология брака). Совет, который юный Бальзак дает своим собратьям под маской житейской мудрости, не очень отличается от совета Стендаля: мужчина должен изучить женскую анатомию и физиологию, прежде чем жениться — не в медицинских учебниках, конечно, а на живом объекте.

Молитвенник Бальзака о браке изобилует остроумными афоризмами, ставшими почти притчей во языцех: «женщина, которая позволяет себя поймать, заслуживает своей судьбы» или «судьба брака зависит от первой ночи». Он заканчивает утешительным выводом о том, что брак — это условие старости не жены, а мужа: «если бы мужчины не старели, я бы не желал им жен». Однако, кроме таких вспышек озарения, Бальзак мало что внес в физиологическое или психологическое познание половой жизни — ни в этой книге, ни в своих позднейших работах. Его сила лежала в других областях.