Платоническая и лесбийская любовь

«Пир» Платона, действие которого происходит не в доме самого Платона, а в доме трагического драматурга Агафона, печально известного гомосексуалиста, и в то время, когда Платон был ещё ребенком, во многих отношениях не заслуживает доверия как исторический источник. Это типичный продукт литературы гомосексуалистов. Он видит мир искаженным через очки педераста. Полупьяные мужчины, якобы представляющие элиту Греции, долго спорят о том, кто с кем должен спать, причем предмет их близости не вызывает никаких сомнений. Тем не менее, именно этой работе Платон обязан своей репутацией апостола чистой «платонической» любви, очищенной от всех похотей плоти, и по сей день женщины, защищающие свою репутацию, хвастаются, что их отношения с мужчинами, за исключением их более поздних мужей, были чисто «платоническими».

Весь лексикон эротики не знает более странного непонимания. Платон, вернее, Павсаний, в уста которого Платон вкладывает эти слова, — проводит различие между «священной любовью», основанной на духовной гармонии и интеллектуальном влечении, и «мирской любовью», направленной только на физическое удовлетворение. Но он сразу же добавляет, что священная любовь может существовать только между людьми:

Афродита Урания, божество небесной любви, не имеет никакого отношения к любви между мужчиной и женщиной. Это относится к природной сфере Афродиты Пандемос, богини любви всего народа. Таким образом, женщина лишена принципа «платонической» любви, которая принадлежит исключительно «Урнингам», как впоследствии насмешливо называли гомосексуалистов.

У нас нет точной информации о половой жизни самого Платона. Его самые большие поклонники были вынуждены признать, что его взгляды склонны к гомосексуализму[55]. Античный мир, который меньше старался канонизировать его, считал само собой разумеющимся, что его отношения с мужчинами не всегда были чисто «платоническими», и писал ему стихи, примером которых является следующее:

Когда я поцеловал Аматио, моя душа повисла на моих губах.

Бедная Психея, она была готова сдаться.[56]

Платон, несомненно, допускал, что даже в такой стране, как Эллада, где общество санкционировало гомосексуальную любовь, могут возникнуть конфликты, от которых государство должно охранять гомосексуалистов. Он решительно выступал против педерастов в строгом смысле этого слова, то есть людей, которые искали своих любовников среди мальчиков и «безбородых юношей». Злоупотребления однополой любовью должно быть запрещено законом. Требование, чтобы молодежь была защищена от соблазнителей и настойчивых любовников, не было новым. Задолго до Платона Эсхил рассматривал эту тему в своей пьесе «Лайос». Но Греция никогда не доходила до того, чтобы делать педофилию и педерастию юридическими преступлениями, если только они не сопровождались сводничеством.

Насколько женщины поспевали за мужчинами в этой области, не ясно. Одним из самых ранних греческих лириков является трагическая Сафо, которая держала на острове Лесбос гуманистическую школу для девочек, скромную предшественницу Платоновской Академии. На Лесбосе, как и в Афинах, восхищение красотой нельзя было отделить от секса, и многие женщины радовались друг другу. Сама Сафо влюбилась в одного из своих учеников, но ее любовь осталась без ответа, как и страсть к своему таинственному другу Фаону. В конце концов она в отчаянии бросилась в море. Это было, вероятно, в начале VI века до нашей эры, время, когда педерастия укоренялась в Афинах.

Это единственный известный случай такой любви, известный нам на Лесбосе или в других местах Греции. Греки даровали женщинам, которые предавались этой практике, презрительное название tribades, от tribein — тереться своим телом о тело другого. Сафо и Лесбос остались, однако, символами женского гомосексуализма. Люциан говорит, что племена — это лесбиянки, которые равнодушны к мужчинам и ведут себя вместе, как будто они муж и жена. И Лукиан, и римские поэты Ювенал и Марциал имеют больше общего с лесбийской любовью, которая, по-видимому, более широко практиковалась в имперском Риме, чем в Древней Греции. «Лесбиянка» стала универсальным родовым термином, но эта практика не была характерна для греческой сексуальной жизни.