Неомальтузианство и евгеника

Самое сильное эхо мальтузианской доктрины было среди английских фабрикантов. Не то, чтобы они сами были аскетами или требовали от своих работников монашеской жизни. Но Мальтус предоставил им первоклассный аргумент в споре о заработной плате, который становился все более острым. Не работодатели были виноваты в плачевном состоянии своих работников. У рабочих было слишком много детей, и решение их экономических проблем находилось в их собственных руках. Если бы заяц мог привыкнуть засыпать, не думая о своей паре, все было бы в порядке. Но заяц не поддавался на уговоры. Это была заминка в мальтузианской теории.

Как только стало очевидно, теория имела и другие недостатки. Другое дело, что даже страна, чье промышленное развитие шло столь же быстро, как и в Великобритании, была в состоянии обеспечить столько продовольствия, сколько могла бы. Главное заключалось в том, что рецепт Мальтуса провалился, потому что никто не хотел его использовать. Ни недоедание, ни переутомление, казалось, не изменили этого. Когда рабочий мужчина или женщина возвращались домой после двенадцати часов работы на фабрике и падали в изнеможении в постель, заяц все равно просыпался. Если люди хотели всерьез заняться проблемой народонаселения и улучшить положение рабочих, им придётся попробовать другие методы. Увещеваний к сексуальному воздержанию было недостаточно.

При жизни самого Мальтуса некоторые из его учеников соответственно отказались от ортодоксального мальтузианства и развили его вариант, позже известный как неомальтузианство. Они признавали теорию Мальтуса о перенаселенности и продолжали настаивать на необходимости, исходя из социальных соображений, ограничить число рождений, но соглашались, что нецелесообразно и нежелательно добиваться этого путем подавления полового инстинкта. Сексуальный инстинкт был естественной вещью, и подавлять его было неестественно. Половое воздержание с единственной целью предотвратить рождение детей было требованием неестественным, а потому аморальным.

Эта проблема, по их мнению, может быть решена только путем предоставления родителям, которые не в состоянии содержать большие семьи, средств для сокращения числа своих детей без необходимости отказа от половых сношений. Сексуальный инстинкт и инстинкт размножения не были тождественны. Они должны быть разделены в той мере, в какой этого требуют социальные соображения и желают стороны. Поэтому для оказания помощи бедным необходимо распространять среди них знания о профилактических методах предотвращения беременности.

Одним из первых, кто четко и открыто отстаивал этот тезис, был социальный реформатор Фрэнсис Плейс, который в 1822 году опубликовал в Лондоне книгу под названием Illustrations and Proofs of the Principle of Population — «Иллюстрации и доказательства принципа народонаселения». Плейс также, вероятно, было лицом, ответственным за распространение определенных листовок, содержащих инструкции по методам контрацепции.[154] несколько лет спустя в Лондоне был издан справочник для женщин под невинным названием «Что такое любовь?». В нем содержалась более подробная информация о том, как избежать беременности.

Из Британии пропаганда быстро распространилась в Америку. Первым поборником в этой стране ограничения рождаемости техническими средствами был английский социальный философ по имени Роберт Дейл Оуэн, сын известного филантропа. Одного названия было достаточно, чтобы обеспечить почтительное внимание к его книге «моральная физиология», опубликованной в 1830 году. Американский врач, д-р Ноултон, который дал подробное описание известных тогда методов контрацепции, был привлечен к ответственности и приговорен сначала к штрафу, а затем к тюремному заключению. Тот факт, что автор был наказан в штате Массачусетс, однако, не помешал его книге свободно циркулировать в остальной Америке, и даже в Великобритании она продавалась в течение более чем сорока лет, прежде чем сторожевые псы морали обнаружили, что она нежелательна.

Вообще говоря, Британия не особенно ссорилась с неомальтузианством, хотя именно в ту эпоху ханжество праздновало свои величайшие триумфы в других областях. Мальтузианская доктрина была теперь известна во всех образованных кругах, ее правильность была общепринятой, и каждый человек мог свободно применять ее так, как он сам считал наилучшим. Единственное требование властей состояло в том, чтобы к этому вопросу относились с уважением. Поэтому неомальтузианская пропаганда должна была подчиняться многим формальным ограничениям и несколько жонглировать словами. Его важнейшая работа, автором которой был врач с большими достижениями по имени Джордж Драйсдейл, называлась «Элементы социальной науки». Заинтересованная публика, однако, прорвала эту маскировку. Книга, опубликованная в Лондоне в 1854 году, прошла через тридцать пять изданий только в Великобритании и была переведена на десять иностранных языков. Публика того времени уделяла ей гораздо больше внимания, чем Дарвиновскому «Происхождению видов».

Общественный интерес к дарвинизму сам по себе был в немалой степени обусловлен большим половым элементом в доктрине. Естественным результатом подавления всего даже отдаленно связанного с сексом в общем разговоре и общественной жизни было то, что сексуальное любопытство концентрировалось на чисто научных работах и проблемах. Дарвин, между прочим, недвусмысленно признал свой долг Мальтусу, у которого он взял основную идею «борьбы за существование». Дарвинизм и неомальтузианство были не только по своему происхождению двумя ветвями одного и того же древа познания, но и казались логически тесно связанными. Были приняты превентивные меры по контролю над населением и повышению индивидуального уровня жизни в близком соответствии с учением Дарвина. «Наиболее приспособленные» в этой области имели наилучшие шансы выжить в борьбе за существование, в то время как ленивые особи, принимавшие неограниченное число детей как волю небес, обрекали себя на нищету и разорение.

Ограничение числа семей не должно было заходить слишком далеко. В первые дни неомальтузианства никто не предлагал идти на крайности. Движение было направлено лишь на то, чтобы показать отцам и матерям, как вредно для них самих, нации и человечества в целом производить на свет неопределенное число детей, для которых не было средств к существованию. Нужно было стремиться не к количеству, а к качеству; производить и воспитывать здоровое потомство, подготовленное к битве за жизнь. Этой великой проблеме посвятила себя особая отрасль естественной истории и социальной гигиены — евгеника. Основы этого, опять же, были заложены в Англии примерно в середине XIX века. Истинным основателем евгеники был двоюродный брат Дарвина, антрополог Фрэнсис Гальтон, который также внес некоторый вклад в познание наследственности, тогда необычайно скудной.[155]