Глава 5 Грешная плоть

Римляне привыкли издавать законы для всего мира. Теперь, однако, странствующие проповедники пришли с Востока, провозглашая моральный закон, который якобы действовал для всего человечества, включая римлян. Людям было велено меньше думать о своем временном благополучии и своей жизни в этом мире, больше о своей душе и своей жизни в следующем мире после смерти. В области секса иностранные проповедники также призывали римлян следовать непривычному кодексу поведения. Брак должен был быть пожизненным, развод был греховным, а повторный брак при жизни бывшего партнера был прелюбодеянием.

Если бы такие принципы были провозглашены в эпоху, когда Август вводил свои нравственные реформы, они могли бы быть приняты при дворе с удовлетворением. Однако теперь в Риме правили Нерон и Поппея. Нравственное учение христианских миссионеров звучало как критика частной жизни императорской семьи, атака на римское право и на мораль римского общества. Высшие классы, конечно, не беспокоились об этом, но так как эта иностранная секта завоевала определенных сторонников среди пролетариата, полиция почуяла неладное. Люди, пропагандирующие и принимающие такие доктрины, были способны на все, даже на преднамеренное ниспровержение Римской Империи. Инквизиция, выступившая против христиан после сожжения Рима в июле 64 г. н. э., не дала никаких доказательств того, что они были ответственны за пожар, но христиане были, как сообщает Тацит,[63] признаны виновными в «ненависти к человеческому роду». Это была достаточная почва для организации резни среди них. Римляне хотели жить по-своему. Они любили жизнь и хотели наслаждаться ею. Мужчин, которые больше заботились об обещанном загробном мире, чем о развлечениях в цирке, предлагаемых императором своим подданным, терпеть было нельзя. Такие ненавистники людей были врагами государства.

На родине новой веры не было возможности сформировать такую картину христианских общин. Старшее поколение ещё помнило о чудесных исцелениях, которые верующие приписывали основателю религии. Люди, посвятившие себя облегчению боли, помощи больным и бедным, как это делали христиане, не могли считаться человеконенавистниками. Последователи Иисуса не были фанатиками, ищущими в смерти прибежища или освобождения от тягостной жизни. Они оплакивали свою смерть и смерть тех, кого любили, как и другие люди. Даже обещание лучшей загробной жизни не могло соблазнить их к преждевременному отречению от жизни на земле, ибо Воскресение не следовало сразу за физической смертью, а только в отдаленном будущем: не было короткого пути. Человек, который пытался сократить путь, добровольно закончив свою жизнь, закрывал перед собой двери рая. Христиане, как и иудеи, считали саморазрушение тяжким грехом, посягательством на право Бога призывать к себе человека, когда ему заблагорассудится.

Как для мужчины-христианина было противозаконным намеренно отнимать свою собственную жизнь, так и для женщины-христианки немыслимо было покуситься на уничтожение жизни в утробе матери. Евангелия никогда не упоминают об этом вопросе, и естественным выводом является то, что первые христиане просто приняли старый Закон Моисея, который запрещал аборты. Гораздо более примечательно отсутствие какого-либо обсуждения этого вопроса в последующих поколениях, когда христианское учение распространялось в греко-римском мире. Как в Греции, так и в Риме, прерывание беременности было санкционировано законом, поддерживаемым ведущими философами и моралистами и обычно практикуемым народом. В случае постановки этого вопроса неизбежно возникнут острые разногласия. Однако даже Павел, который уделял так много внимания проблемам сексуальной жизни, счел благоразумным не подвергать опасности успех своей миссионерской работы, поднимая этот деликатный вопрос. Лишь много позже и при совершенно иных обстоятельствах Святой Августин решительно возобновил старый еврейский запрет на аборты и осудил все формы контрацепции.

Конечно, не недостаток мужества удержал первых апостолов христианства от того, чтобы поднять свой голос против контроля над рождаемостью. Один аспект вопроса был моральным, и здесь не могло быть двух ответов. Но она имела также социальный аспект, и один из них — демографическая политика, и последний был чрезвычайно важен среди народов Востока, и особенно евреев. Сынам Израилевым было заповедано размножаться. Даже во времена Христа строго ортодоксальные евреи подчинялись этому закону, хотя его действие никоим образом не было выгодно ни еврейскому народу, ни еврейскому государству. Он не спас Палестину от потери свободы в течение пятисот лет, в течение которых она последовательно находилась под властью персов, египтян, сирийцев и римлян. Маленькая страна была перенаселена; она больше не могла поддерживать подрастающее поколение. Непрерывная эмиграция уже привела к тому, что за пределами Палестины проживало гораздо больше евреев, чем в самой стране.[64]

Таковы были соображения, которые потенциальные реформаторы человеческих отношений не могли оставить без внимания. Националистическая точка зрения, определявшая Моисееву демографическую политику, была неуместна для приверженцев новой универсалистской доктрины и совершенно исчезла, когда две веры окончательно разделились. Социальный аспект, с другой стороны, становился всё более заметным. Могли ли вожди того, что в своей основе и своей привлекательности было по существу движением бедняков, сказать своим приверженцам: «размножайтесь, тогда вам будет хорошо"? Если они открыто не советовали своим последователям ограничить рост народонаселения, то все же давали им хорошие советы, способствующие этому результату.

Поскольку контрацепция и прерывание беременности считаются аморальными, единственным решением остается воздержание. Апостолы новой веры были слишком мудры и практичны, чтобы пытаться навязать это как закон будущим новообращенным. И они не хотели, чтобы человечество вымерло; меньше всего они хотели, чтобы именно верующие были бездетны. Христианство было радикально только в вопросах веры; в вопросах половой жизни и социальных отношений оно искало компромисс между идеалом и действительностью. Оно уважало половой инстинкт как естественный; только мужчины не должны уступать себе и пребывать всецело в рабстве у «греховной плоти», ибо это было плохо для них — вредно как для их физического, так и для их духовного благополучия.

Это терпимое отношение наиболее ярко проявляется у самого пламенного из всех крестоносцев за веру, апостола Павла. Он не велит каждому мужчине жениться, как только он достигнет половой зрелости, ибо множественность детей не является для него самоцелью, но он также не следует своим современникам, еврейской секте ессеев, в противодействии браку. Основной принцип его сексуальной морали прост и ясен: если человек находит сексуальное воздержание легким, пусть он остается неженатым; но если его сексуальные импульсы настолько сильны, что он не может жить в воздержании, пусть он женится. Это правило одинаково относится и к холостякам, и к вдовцам, и к мужчинам, и к женщинам. Это полностью либеральная доктрина, которая дает полную свободу индивидуальным склонностям и отвращениям. В остальном Павел не вмешивается в старую традицию. Родители всё ещё должны определять будущее своих детей, но они должны принимать во внимание половой инстинкт. Никто, кто хочет жить в девственности, не должен принуждаться к браку, и никто, кто не может сдержать себя в сексуальном отношении, не должен быть отстранен от брака.