Буря на бульварах

Когда Евгения вмешивалась в высшую политику, ей редко везло, и это делало ее менее популярной. Ее моральное влияние, однако, было значительным, более сильным во многих кругах, чем влияние императора. Атмосфера, созданная ее примером, мало чем отличалась от атмосферы лондонского двора. У ханжества были свои триумфы даже в Париже. Когда Наполеон купил позднюю работу Энгра «Турецкая баня», Евгения настояла на том, чтобы эта «порочная» картина была возвращена художнику.

Энгр «Турецкая баня»

Из молодого поколения лишь немногие посторонние всё ещё осмеливались представлять женские формы обнаженными и неприкрытыми. Революционер Курбе, например, открыто изображал объятия двух лесбиянок; но Курбе, которому суждено было позже, после Седана, свергнуть колонну Наполеона на Вандомской площади, считался ни на что не годным и избегался в официальных кругах. Ни одна из его картин не была допущена на Парижскую Всемирную выставку 1855 года.

Густав Курбе. Спящие

Эдуарда Мане поместили в ту же галерею жуликов. У него хватило смелости послать в салон картину под названием «Le Bain» (впоследствии измененную на «Le Dejeuner sur i'herbe"), на которой обнаженная женщина сидела с двумя полностью одетыми мужчинами, не замаскированными под мифологию, но вполне реалистичными. Этот «отвратительный кусок порнографии», конечно же, был отвергнут.

Эдуард Мане. Завтрак на траве.

Но тут случилось нечто неожиданное: император, который интересовался всем современным, вмешался в дело Мане и приказал выставить картину за пределами салона вместе с другими картинами новой школы. Гости Евгении заворчали. Им нравились рисованные портреты придворных дам от Франца Винтерхальтера (Franz Winterhalter) на коробках шоколада.

Портрет Евгении. Франц Винтерхальтер. 1855.

Еще холоднее был ветер ханжества, который дул на скульптуру. Фиговых листьев больше не хватало; боги и герои должны были быть одеты. Музы в развевающихся одеждах и богини мудрости и земледелия стояли выше Венеры и Адониса, независимо от эстетических ценностей.

Излюбленными моделями для украшения фасадов домов были целомудренно одетые кариатиды из Афинского Эрехтейона. Скульпторы неохотно подчинялись новым правилам одежды, предпочитая моделировать животных, в которых можно было показать каждую анатомическую деталь. На эти изделия был огромный спрос. Общественные площади и парки, над которыми прежде господствовали смеющиеся тритоны и обнаженные наяды, теперь были заполнены дикими кабанами, тиграми и львами в бронзе.

Когда Жан-Батист Карпо, ведущий скульптор Второй империи, создал для фасада новой Парижской оперы группу, символизирующую танец и состоящую из обнаженных танцовщиц в дионисиевом экстазе, разразилась организованная буря негодования. Голые женщины на бульваре! Это было скандалом, даже если они были из мрамора. Поскольку Карпо и Гамье, архитектор оперы, который ему её заказал, не сразу уступили, им преподали урок актом вандализма. Однажды утром группа была обнаружена забрызганной чернилами сверху донизу. Чтобы уберечь её от дальнейших нападок, защитники предложили установить её внутри оперного театра, в фойе балета; но и это предложение вызвало крики протеста. Балерины не были весталками, но такая клевета на искусство танца оскорбляла их профессиональную и личную честь. Танцовщицы должны были носить пачку (объемную марлевую юбку), колготки, корсет, который сжимал их фигуру.

Достойные и солидные обладатели абонементов, которые обычно видели в фойе кордебалета гораздо больше, чем обычная публика, встали на сторону этих чувствительных молодых дам, которых шокировало выставление обнаженных танцовщиц — даже каменных — в их театре. Директора Императорской оперы оказались в затруднительном положении. Статуям Карпо было разрешено временно остаться в передней части здания. Временное решение, однако, оказалось постоянным. Вмешалась война 1870 года, работа над оперой была приостановлена, а тем временем взгляды на обнаженную натуру в искусстве изменились. Таким образом, сильно оскорбленный памятник танцу всё ещё стоит сегодня на площади l'Opera, и нет никаких доказательств того, что он испортил французскую мораль.

«Танец» Жана-Батиста Карпо

Когда ханжество было так широко распространено в самом сердце Парижа, можно понять, что провинции были ещё более чувствительны. На протяжении веков французская литература свободно писала на тему прелюбодеяния. Когда же Флобер в своей «Мадам Бовари» нарисовал портрет провинциальной женщины, которая пыталась освободиться от смирительной рубашки скучной супружеской жизни и при этом погубила себя, вмешался прокурор, и Флобер был привлечен к суду за непристойность. Флобер, который лично был самым респектабельным из буржуа, мог считать себя счастливчиком, избежав сурового осуждения. Бодлер, самый важный лирический поэт того времени, был оштрафован за свои Fleurs du Mai (Цветы зла), и в течение почти столетия, пока суды не приняли новое решение в 1949 году, стихи могли быть опубликованы только в исключенном издании. Менее известные авторы, такие как Ксавье де Монтепен и молодой Катюль Мендес, искупили свои литературные грехи тюремными сроками.