Основа брака: приданое

Рост населения и смешение классов встревожили собственников. Их сыновья женились поздно, редко до тридцати. И наоборот, их дочерям становилось все труднее выходить замуж, потому что состоятельные молодые люди находили себе товарищей в низших классах населения и часто неохотно расставались с ними, когда наступало время женитьбы. Часто возникали несоответствия между богатыми и бедными. Все это было неправильно; это слишком сильно толкало демократию. Когда отцовские предостережения перестали действовать, патриции привели в движение государственный аппарат. В 451 году до н. э. был принят закон, согласно которому браки сыновей граждан признаются действительными только в том случае, если жена также является дочерью полноправного гражданина. Если она была дочерью «метика», тем более рабыни, то в таком союзе она была всего лишь наложницей, и её потомки не имели права наследования. С другой стороны, закон, стремясь предотвратить разделение семейного имущества, был чрезвычайно терпим к бракам между близкими родственниками: как и на Востоке, даже браки между детьми одного отца разрешались при условии, что матери были разными.[45]

Человеком, который осуществил этот закон, был Перикл, аристократ с незапятнанной репутацией. Ему было от сорока до пятидесяти лет, он был женат на дочери человека знатного рода, у него было два законных сына. Никто не мог заподозрить такого человека в неуважении к закону. Однако вскоре после этого Перикл бросил свою законную жену и связался с Аспазией, женщиной с печально известным пестрым прошлым. Она была красива и остроумна, но, по общему признанию, куртизанка. Кроме того, она приехала из Милета, и ее отец не был Афинским гражданином. Поэтому она была много раз дисквалифицирована в соответствии с законом; и все же Перикл взял ее в свой дом, и два года они жили вместе как муж и жена, как будто закон был не для них писан.

Поскольку Перикл был самым могущественным человеком в государстве, даже самые уважаемые граждане принимали его нонконформистские взгляды на брак. Его коллеги приводили с собой своих законных жен, когда приходили к нему в гости, и дамы из хорошего общества ухаживали за Аспазией. Однако когда звезда Перикла угасла, люди вспомнили, что Аспазия была всего лишь его наложницей и женщиной с сомнительным прошлым. Когда распался их брак, обвиняли ее: говорили, что она подавала дурной пример женам граждан; она была злым гением, развращающим гражданскую жизнь, и ее нужно было искоренить. Она предстала перед судом по сфабрикованному обвинению в тайном сводничестве. Перикл страстным красноречием добился ее оправдания, но судебный процесс морально означал конец его карьеры и самое тяжелое поражение в его жизни. Респектабельное общество восторжествовало над чужаком.

Это была победа семьи над сексуальным импульсом. У мужчины может быть столько женщин, скольким он может заплатить, но он не должен делать этого по-восточному. Сам дом должен быть «чистым», то есть моногамным. Система собственности требовала этого, потому что брак был основан на приданом. Приданое оставалось собственностью жены; совместной собственности не было. Уважение к деньгам навязывало уважение к их владельцу. Такова была жертва, которой муж должен был подчиниться. С другой стороны, он был неограниченным хозяином в доме во всех вопросах, касающихся детей. Его права начались ещё до их рождения. Если его жена прервала беременность без его согласия, она может быть привлечена к уголовной ответственности за убийство, но муж может приказать сделать аборт. У жены не было другого выхода, кроме как тайно избавиться от ребенка, потому что после его рождения опять же муж решал, хочет он детей или нет. Брачный договор даже не узаконил автоматически этот вопрос, как на Востоке, с его многодетными семьями. Признание ребенка отцом должно было быть произведено, самое позднее на десятый день после его рождения, торжественной церемонией — амфидромией. Только после этого отец переставал иметь неограниченное право распоряжаться жизнью или смертью ребенка.

Как бы далеко ни простирались права отца, положение женщин в демократических Афинах не было полностью подчиненным.[46] А по сравнению с Востоком Греция была колыбелью свободы и в этом отношении. Жизнь женщины была уединенной, но не отрезанной от мира. Мы знаем больше о том, что им было запрещено или считалось неприличным, чем о том, что было разрешено, и это само по себе показывает, что запреты составляли исключения. Если жена уважаемого гражданина сама не ходила на рынок, а посылала своих слуг, то это было признаком классового сознания. Причина, по которой замужние женщины не могли посещать Олимпийские игры, была, конечно, не в том, что спортсмены, выступающие там, были совершенно голыми, поскольку молодым девушкам разрешалось присутствовать на состязаниях. Дело в том, что Олимпийские игры были народным праздником, причем шумным; более того, дорога к ним из большей части Греции проходила через Коринф, город внебрачных утех; даже женатые мужчины хотели перемен раз в четыре года.

В Дельфах и, прежде всего, на Панафинейских празднествах в самих Афинах женщины составляли большую часть зрителей, как и на спектаклях в театре Диониса у подножия Акрополя. Поскольку за высокоморальными трагедиями здесь регулярно следовали грубые сатирические пьесы, а также регулярно разыгрывались пьесы Аристофана и даже более непристойные спектакли, женщины имели достаточно возможностей узнать, что происходит за пределами их домов; не было также никаких возражений против того, чтобы они бросали взгляд на дионисийский карнавал, который сосредоточился вокруг фаллического культа. Многие афиняне, как женщины, так и мужчины, каждый сентябрь посещали Элевсинские мистерии, где мрачные празднества в святилище Деметры сменялись по ночам оргиастическими танцами. Поэтому нельзя сказать, что греческие жёны были строго ограничены своими домами или со дня свадьбы вели тоскливую жизнь сераля.

Чего им не хватало, так это другой стороны сераля: господства над мужчиной, когда он входил в спальню. Правда, было несколько номинальных, неосуществленных браков. Обычай требовал, чтобы семьи как мужа, так и жены были проинформированы на следующий же день после свадьбы о том, что брачный союз действительно был осуществлен. Однако многие браки оставались пустыми. Из-за своих внебрачных связей греческие мужья редко были страстными любовниками в своём доме, и часто даже не очень галантными. Им было скучно, и они показывали это своим женам, которые реагировали по-своему. Поначалу, возможно, они были неуклюжими, глупыми гусынями — они часто выходили замуж в пятнадцать лет — но позже они становились упрямыми, сварливыми ослицами, которые озлобляли жизнь своих мужей. Сократ, который проводил ночи со своими учениками и, вероятно, не был образцовым мужем в некоторых других отношениях, был не единственным обладателем Ксантиппы. Древнегреческая литература полна жалоб на невыносимых жен, и обычно писатели принимают сторону мужчины.

Эмансипация женщин в Афинах, кажется, изменилась к концу V века до н. э. Первый импульс был дан длительной войной между Афинами и Спартой. Мужчины были в поле, а женщины были предоставлены сами себе. Одни стонали и ждали, другие утешали себя. Многие браки распадались. Виноваты ли в этом женщины? Еврипид, самый популярный поэт того времени, который оказывал большое влияние на общественное мнение, но также обладал острым нюхом на то, чего хотела его публика, защищал женщин. В своих ранних пьесах он написал о них много нелицеприятного, но теперь он был первым мужчиной, который открыто встал на их сторону. Мужчины, писал он, не должны слишком полагаться на то, что они призваны рисковать жизнью ради своей страны; «родить ребенка труднее, чем сражаться в трех битвах», — язвительно говорит он Медее. И это ещё не все. Обращение Медеи к совести приводит к боевому лозунгу: «час женской чести приближается».

Аристофан показал афинянам, что может произойти, если женщин побудить к восстанию. В его «Лисистрате» они принуждали мужчин к заключению мира, запирая двери своих спален от мужей, когда те возвращались домой в отпуск. Аристофан был сторонником мира и женщин, но «Лисистрата», в конце концов, всего лишь jeu d'Esprit.[47] Между тем, однако, серьезный мыслитель предупреждал греческих мужей подойти к этому вопросу серьезно. Если женщины были виновны в эксцессах во время войны, это не значит, что они были плохими: они были больны. Физическое состояние сексуального голода разрушало духовное равновесие женщины.

Сторонником этой доктрины был некий Гиппократ, врач с острова Кос, который оказал хорошую услугу в борьбе со вспышкой чумы в Афинах. Идея была не нова, но Гиппократ был первым, кто подробно описал симптомы болезни или предложил анатомическое и физиологическое объяснение ее. Самым важным женским половым органом была Истера, матка. Если матка не была регулярно возбуждаема семенем мужчины, кровь двигалась вверх, затуманивая ум женщины и иногда даже влияя на ее дыхание. Поэтому беспокойство и нервозность, распространенные среди женщин, были объясняемы болезнью матки, истерией. К счастью, болезнь, если вовремя принять меры, была легко излечима. Женщинам должно быть позволено удовлетворять свои нормальные сексуальные инстинкты, тем самым автоматически поддерживая циркуляцию в порядке. Nubat ilia — et morbus ejffugiet ("пусть она выйдет замуж, и тогда болезнь исчезнет"); это в течение двух тысяч лет было регулярным предписанием школы Гиппократа для всех случаев истерических явлений.

Однако в Афинах корни зла, казалось, лежали ещё глубже. Когда война наконец закончилась, женщины стали ещё более жадными до мужчин, чем когда-либо, но мужчины проявляли мало склонности к тому, чтобы остепениться в браке. Война была проиграна, дела шли плохо и будущее было неопределенным: зачем же связывать себя с женой, которая, вероятно, будет рогоносной? Разводы множились, молодые люди не женились: это был настоящий кризис. Каково же было лекарство? Еще более тесные ограничения для женщин, ещё больше свободы для мужчин? Или же следует отвлечь внимание женщин от их истерии, улучшив их правовое положение, дав им лучшее, более либеральное образование и, если это возможно, допустив их к участию в общественной жизни?

Софисты, которые быстро выносили свой вердикт по большинству проблем повседневной жизни, молчали; они зарабатывали себе на жизнь в судах и не хотели оскорблять свою мужскую клиентуру. Более благородные духом, однако, приняли сторону женщин.

Сократ выступает за то, чтобы признать права матери над детьми, равными с его отцом. Его ученик, Платон, будет основывать отношения между мужем и женой на принципах полного равноправия.[48] Поскольку сам он был холостяком, а его отношения с женщинами были чем-то менее платоническим, ему как незаинтересованной стороне было легче быть радикальным — и беспристрастным. Он выступал за закон, запрещающий женатому гражданину вступать в половую связь с любой женщиной, кроме его законной жены. Всякое прелюбодеяние с гетерами и рабынями, а тем более с законными женами других граждан, должно быть запрещено. Когда к этому требованию общество стало совершенно глухим, Платон отступил: в его идеальном состоянии должна была восторжествовать свободная любовь с полным сексуальным и социальным равенством между мужчинами и женщинами. В своей работе на старости лет он придерживается мнения, что там, где действует институт брака, могут быть разрешены внебрачные связи при условии сохранения необходимой осмотрительности и во избежание скандала. Это не очень последовательная позиция для философского поборника истины, добра и красоты; но она показывает, что дыхание подлинного реализма иногда доносилось через рощи академизма, где Платон проводил свое высокое мышление.[49]